О памятник, рассыпавшийся в прах,
лишившийся способности касаться
ладонями любимого лица
и устремляться с бронзовой улыбкой
вслед за любимым в праздничной толпе,

предощущать, лететь на всех парах,
безумствовать, родство, соседство, братство,
владычество земное отрицать,
дарить волнам сияющие слитки
за право имя милого пропеть!

Как тягостен твой послесмертный час!
Потомки любят разрывать могилы,
размалывать культурные слои
и предаваться ужасу при виде
истлевшей кости, гнутого копья.

Так археолог извлекает пласт
материи, которая покрыла
усопшего. По-прежнему сбоит
легенда. Ты в эфире, ты в Аиде,
в раскладке сувенирного тряпья.

Не может быть, не может - снова свет!
Вникая в суть рывка, смыкая очи -
что может хуже, что не может хуже -
всего на половину умереть,
до середины речки прокатиться

и выплыть? Параолимпийский бред.
Вытаскивать того, кто жить не хочет,
не телом кто, душою кто недужен
и делать некий символ? Знаешь, Смерть,
возжаждавшему вдоволь дай напиться -

пусть вместе с милым в прошлом он пребудет,
пусть мертвеца - но обнимают руки.
Корабль на дне - так пусть лежит на дне.
"Жара. Тепла река. Поют цикады.
Мой друг сердечный, приходи скорей.

Нет силы ждать и жить с тобой в разлуке.
Сколь не был бы наш город многолюден,
но я мечтаю только о тебе.
Черна земля от перезревших ягод -
шелковица осыпалась с ветвей."