Можно продолжать искать нового литературного героя под фонарём. Брать имбецила, или аутиста, или еще какого-нибудь неконформного субьекта - конечно, мужчину - в военные условия и, высмеивая надуманные конфликты, показывать трагическую изнанку войны и силу славянского характера. Очередной Непричёмкин будет лучшим и самым мужественным воином. Потому что наш человек, наш герой, даже самый завалящий, на второе место нисколько не согласен. Наша комедия — навроде атеистического божества, предназначенная для большего посрамления нелепого врага, поэтому всё должно быть на уровне. Историю лучше немедленно экранизировать и под хмурые песни барда второго плана подавать охлажденной. Взболтать, но не смешивать.

Но ведь может оказаться так, что новый герой, страшно сказать, вообще не мужественный, а наоборот, считает мужественность признаком очевидной духовной ограниченности. И главный вопрос современной литературы — что делать во время войны коллективу с пацифистскими, веганскими, анархистскими, феминистскими, квир — в общем, с непатриотическими идеями в голове. Которые отказываются умирать первыми и выступать как герои анекдотов.

Мужественность имеет долговременные последствия в виде цивилизационных провалов. Пример стран, хотя бы пытавшихся сохранить нейтралитет (Дания, Швейцария), доказывает, что отказ от участия в насилии - более выгодная историческая, экономическая, этическая позиция. Можно даже заметить, что к нейтралитету все страны рано или поздно приходят - после множества ошибок развития.

Всякий бытовой или политический поступок, выбор и в личной, и в политической жизни предопределяется поступками предыдущими. Пацифистами становятся в течение всей жизни. Совокупность обстоятельств — книги, встречи, мысли, микрофлора, ДНК — способствуют радикализации убеждений. Интересно, что из них оказывает ключевое влияние и почему в конечном итоге немужественные ценности перестали доминировать.

Десять минут, десять минут нужно чтобы родить человека. Чем мысль хуже? Сколько мы готовы ждать её рождения? Мы ждем, пока отвалятся нетерпеливые. Вот появляется не мужественный герой, а героиня. И — фиолетовое небо обязывает думать коллективно - даже две, даже три героини. И они обречены действовать по сказочной формуле, а для этого у них должна быть предыстория. Точно так же как у литгероев. у живых людей есть предыстория.

Первая всю свою жизнь проживёт на улице имени Розалии Землячки. Школа, которую мы для нее выстроим, будет ковать идентичность детей из фэйковых подвигох пионеров-героев. Родителей отправим работать на мясокомбинат и в тюрьму. Летом — патриотический лагерь, остальные три сезона в балетной студии, женственность прокачивать. Волосы завить, глаза накрасить, силиконовые вставки в бюстгалтер, юбка покороче, ногти подлиннее. И на лбу напишем покрупнее — люблю Родину и ищу богатого мужа.

Что со второй? А у второй совсем другая ситуация. Мать-одиночка, полуголодное существование, книжки только бесплатные, библиотечные. Прогулки? По лесу! Агни-йога, одежду донашиваем, дружить никто не хочет. Что касается привычно женственного, то про это бабушка-одиночка хорошо объясняет. Верх попрактичнее, низ потеплее, на каблуках в случае опасности далеко не убежишь. Родина тебя, нищебродку, не полюбит, богатый муж на тебя не посмотрит. А родиться тебе - на невнятной улице, например, на Зелёной. Вроде бы и актриса такая есть, и партия, но на самом деле просто забор когда-то покрасили, обеспечив многоплановость персонажа.

Средняя литературная сестра - с улицы Толстого. Пусть мечется, пусть чудеса на виражах дробит. То шашлык, то собака мордой вниз. То наряжается как проститутка, то в монастырь едет. То ищет национальные корни, то фундаментальные принципы. А всё потому что цельности у ее предков никакой — сплошные алкоголики, игроманы, тунеядцы — короче, люди широкого размаха.

И может даже все они, три сестры, три геолокации, сначала сидят в одном классе, кидаются жеванным бумажками и нападают друг на друга с линейкой. Но начинается всемирная война. Широкий размах без проблем помогает средней найти своё место. С этой всё просто. Она и стрелять, и топить, и душить может. И в разведку, и в койку, и в кинокомедию о войне - на всё готовая. Верная союзница мужчин — по крайней мере, до беременности. И потом тыл, допустим, в тыл и выжила.

Землячка сразу целится на командирские погоны. Она марширует и стреляет лучше всех и во время войны людей топит кораблями и душит камерами, если надо кого-то отправить в котёл — только намекните. Жизнь чужая — копейка. Посмертная слава до неба.

А что там Собака мордой вниз? Нет, не бежит бинтовать и гасить. Сначала сидит в своей коммуналке молча. Начинает продавать одну за одной вещи, пока не останется в пустой квартире. Вот она сжигает в примусе последнюю паркетину. Потом покидает дом и идет от линии фронта. Она подбирает какие-то осколки. Голова куклы, мёртвая птичка, поясок от детского халата, полусожженная книга. Уходит из города, который дребезжит и грохочет. Вокруг много кто уходит. Падает. Она не может никому помочь. Потому что нет родины, потому что улица называлась Зелёная. Грин, грён, верд, верде, зэлэна, жасыл. В любом городе можно найти такую улицу.

Где-то на новом месте будет собака мордой вниз, прогулки по лесу, агни-йога. Верх попрактичнее, низ потеплее, никаких друзей. И если вначале жизни одиночество кажется наказанием, то ближе к концу — преимуществом, единственным способом сохранять критичность мышления, не выбирать сторону, не становиться экспертом, хорошо оплачиваемым специалистом, эффективным мессенджером. Ничего не продавать, ни за кого не голосовать, никого не использовать. Избегать бесконечных масок карнавала войны, не утихающего никогда и ни на минуту.